Перевал

Ной Авраамович Кельт пыхнул трубочкой и, чуть лукаво взглянув на своего друга Калину Семеновича Лынского, произнес:

– Вот вы, батенька, намедни просили меня рассказать какую-нибудь легенду моего народа. Тогда я не был готов, а сейчас, пожалуй, и поведаю. Только предупреждаю, что не будет никакой эпической красоты, чудес, восторгов, громогласного плача, преувеличений или еще чего-то подобного.

– Да брось прибедняться, Ноюшка! Я очень люблю твои повествования. В них слышится что-то от вашего писателя Уолтера Скотта.

Ной Авраамович чуть усмехнулся и продолжил.

–  Я не писатель, а кузнец. И потому красиво слагать стихи и романы не умею…

***

Четверо шли к единственному перевалу через горный хребет. Древний тракт, проложенный в незапамятные времена канувшей в прошлое империей, разрезал промерзшее декабрьское предгорье ровно пополам. Мороз стоял умеренный, да и сугробов еще не намели жестокие ветры. Над людьми катились по небу серые тучи, иногда выбрасывая редкие снежинки.

Впереди уверенно шагал мужчина-воин лет тридцати, с боевым молотом, размещенным за спиной, и большой котомкой на левом плече. Под его теплым плащом, подбитым волчьим мехом, находилась легкая кольчужка, а на поясе – два кинжала.

Воин имел свою цель. Ему необходимо было доставить в город Ланлурд, находящийся за перевалом, два послания, бережно упакованные в кожаные тубусы и содержащие последнюю волю короля Альбы Константина, сына Даргарта.

Иаков из Тарнова, так звали мужчину, с юношеских лет служил в дружине Константина и не только воевал, но и исполнял обязанности походного кузнеца.

В ночь перед падением Альбы, когда стало ясно, что отряды «народов моря» утром ворвутся в полуразрушенную крепость, король призвал Иакова и приказал во что бы то ни стало добраться до Ланлурда и донести письма епископу и начальнику стражи. Приморское королевство и славная фамилия Фергусов прекратили существование, и только город за перевалом оставался живым осколком несчастной державы.

Король не дожил до рассвета, скончавшись от ран, а Иаков покинул подземным ходом обреченный замок…

За дружинником ровно в двух шагах тихо брела девушка, держащая за руку мальчишку лет девяти. Это были брат с сестрой – Елена и Гай. Идти было тяжело, особенно мешали сапоги, на два-три размера больше, чем нужно, позаимствованные в разграбленном врагами поместье.

Девушка трудилась подавальщицей в припортовом трактире, а мальчик исполнял обязанности «беги-подай-принеси». Хозяин, их двоюродный дядя, ничего не платил, хотя кормил, чего уж тут скрывать, не хуже своих домочадцев.

Елена и Гай уцелели случайно. В тот день, когда напали варвары, дядя отправил девушку и парнишку отнести суму с копченой сельдью купцу, проживавшему в двух лигах от Альбы. На месте дома заказчика Елена и Гай обнаружили лишь пепелище. При возвращении назад они увидели горящий трактир…

Замыкал маленькую группу седой однорукий старик. Его спутники не знали, что он некогда считался очень удачливым вором, но попавшись на краже, лишился правой руки по решению префекта, чудом выжил и занялся «профессиональным» нищенством. Причем жалеть ему не пришлось, на подаяния Марвин жил совершенно безбедно и сытно, даже скопив изрядную сумму на «черный день». Правда, вот воспользоваться деньгами ему не удалось. Пришлось скрываться от супостата (загрызи всех дикарей самый тупой огр!) в одном исподнем, а затем разживаться одежонкой за чужой счет.

Марвин сперва блуждал по тракту сам, пока не наткнулся на сидящих у костра Елену и Гая, накормивших его копченой рыбой. Узнав, что девушка и паренек – христиане, хитрый старик маленький кусочек сельди тайком бросил в огонь, принеся жертву своему божку-покровителю Лугу.

Против Христа язычник ничего не имел. Если есть сто богов, то почему бы и не быть сто первому? К тому же Марвин немного обучался чтению и письму в монастырской школе, куда его в детские годы отдала покойная матушка, но потом он ушел из родительского дома и христианином стать не пожелал. Иисуса Христа, конечно, старичина уважал, но вот заповеди его не устраивали. «Не укради», «не возжелай дома ближнего», – скажите, как честному вору прожить на белом свете?..

С воином Марвин, Гай и Елена повстречались на развилке тракта, у большого дорожного камня, что указывал направление пути. Бывший дружинник счел своим долгом довести людей до безопасного города.

Вечер упал на землю сумеречной поземкой. Иаков знал, что на середине перевала стоит небольшая хижина. В ней когда-то молился отшельник, а после его ухода ко Господу жилье облюбовали охотники. Там всегда имелся запас дров и лучин. Так что переночевать можно было во вполне сносных условиях.

В хижине воин устроил Гая и Елену спать на ворохе соломы, Марвину досталась широкая скамья, а сам предводитель расположился на полу, подстелив теплый плащ.

Иакову, впрочем, не спалось, хоть и в печи ласково трещали дрова, и тепло по-настоящему заполнило низкое помещение. Дружинник в «красном углу» обнаружил икону святых мучеников Евстратия, Авксентия, Евгения, Мардария и Ореста Севастийских. Свечи не имелось, и Иаков возжег лучину пред иконой, и начал молиться. Он знал, что трое из мучеников носили воинские пояса. Он всей душой надеялся, что собратья по ратному делу особо попросят заступничества для него грешного перед Престолом Божиим.

Страна уничтожена, и будущее упрятал в своих глубинах непроницаемый туман. На главный вопрос «Что делать в Ланлурде?» дружинник не находил ответа. Иаков также молился и за своих спутников, и за всех, кого любил.

Воин и не заметил, что Марвин лишь для виду изображал дремоту, наблюдая за ним. Понявши, что Иаков погрузился в молитву, вор тишком добрался до котомки попутчика. «Убогий» старичина надумал найти немного серебра или золота в тубусах. Иначе зачем там что-то хранить?

Суму Елены Марвин уже обшарил, но кроме оставшейся рыбешки ни на что не наткнулся. Оставалось поискать в котомке воина. Старик полагал, что в неродном городе ему без звонкой монеты придется туго. Ланлурдская «гильдия» нищих вряд ли примет чужака.

Но разочарование настигло воришку – искомых денег не было, но зато имелись два пергамента с печатями сгинувшего монарха и архиепископа Альбы.

Марвин не удержался и заглянул в оба. Тексты полностью совпадали: «Во имя Пресвятой Троицы и Пречистой Девы Марии! Мы, король пиктов, энсельгов и Великой Альбы Константин из рода Фергусов сим объявляем…»

Вор аккуратно все спрятал обратно, ухмыльнулся, тихо-тихо вернулся на лавку и подумал: «Да, воин, большое удивление ждет тебя впереди». Далее Марвин просто провалился в сон…

За перевалом Иаков предупредил своих сотоварищей, что в Ланлурде объявит их сородичами, так им всем легче будет устроиться на новом месте. Марвин понял, что дружинник пожалел его, Елену и Гая. Воины везде нужны, а для чего городу потребны подавальщица, мальчишка и нищий? Вор согласился и удовлетворенно хмыкнул…

Привратная стража долго не желала опускать подъемный мост и пропускать незнакомцев за стены. В конце концов, Иаков раскрыл один тубус и передал пергамент для епископа.

Каково же было изумление дружинника, когда через полчаса мост резко встал над рвом, ворота распахнулись и из них навстречу вышли архиерей и градоначальник в сопровождении пяти рыцарей.

Городская делегация остановилась в трех шагах от пришельцев, и градоначальник громко произнес: «Повиновение королю Иакову из Тарнова, наследнику Константина Рыжебородого!» Рыцари звонко ударили плашмя мечами по щитам…

***

Калина Семенович, выслушав рассказ Кельта, в задумчивости произнес:

– И в чем соль легенды, Ной Авраамович? Иаков – бастард короля Константина?

–  В отношении Иакова ничего точно не известно. Но так возник стержневой королевский род Кельтики и Скоттланда в Темные века. Оттого мы и чтим кузнечное дело. Оттого наше дворянство и не чванится происхождением перед иными сословиями. Ведь среди основателей первой династии числятся всего лишь кузнец-воин, служанка из трактира, мальчишка на побегушках и бывший вор.

Александр Гончаров